...и, любопытства ради, проснуться лет чрез сто

http://www.telegraph.co.uk/news/worldnews/northamerica/usa/8048396/America-the-airship-the-first-transatlantic-crossing.html

Петр Аркадьевич.

С удовольствием узнал о благополучном возвращении Вашем из интересной поездки по Сибири. Буду ожидать письменного доклада Вашего и Кривошеина по поводу всего виденного Вами и с предположениями относительно дальнейших мер по переселению. Прочное землеустройство крестьян внутри России и такое же устроительство переселенцев в Сибири – вот два краеугольные вопроса, над которыми правительство должно неустанно работать. Не следует, разумеется, забывать и о других нуждах – о школах, путях сообщения и пр., но те два должны проводиться в первую голову.

Из письма Николая II Петру Столыпину от 22 сентября 1910 г.

Сибирь растет сказочно: в безводных степях (Куландинска), которые два года тому назад признавались негодными для заселения, в несколько последних месяцев выросли не только поселки, но почти города. И прорывающийся из России в Сибирь смешанный поток богатых и бедных, сильных и слабых, зарегистрированных и самовольных переселенцев – в общем, чудный и сильный колонизационный элемент. Прибавлю, элемент – крепко монархический, с правильным, чистым, русским миросозерцанием. «Мы верим в Бога, верим в Государя, просим: дайте нам церковь, дайте школу» – вот общий крик всех сибирских переселенцев. В каждом селе нас встречали многолетием Вашему Величеству, везде просили передать царю-батюшке о любви народной. Я уже телеграфировал об этом Вашему Величеству и прошу разрешить передать населению через губернаторов Высочайшую Вашу благодарность.

Но утешительное настоящее не должно заслонить от нас осложнений в будущем. А осложнения эти мы сами себе готовим: расточительно, даром, раздаем крестьянам, наравне с заемною землею, и землю, стоящую уже теперь до 100 рублей за десятину; искусственно насаждаем общину в стране, которая привыкла к личной собственности, в виде заимок; не подумали еще о насаждении частной земельной собственности там, где переселенец без заработков гибнет.

Из письма Петра Столыпина Николаю II. 26 сентября 1910 г.

Это мое любимое у Куинджи. Его «березовую рощу» не люблю – слишком декоративна и лапидарна. А его «ночи» надо смотреть в одиночестве и в определенном мистическом настроении.

Море. Крым. 1898-1908

В июле 1910-го Архип Иванович доживал свои последние дни. Доживал тяжело, не веря в выздоровление, просил друзей дать ему яду, чтобы прекратить невыносимые муки. Не хотел видеть радостей остающихся жить даже в самых простых проявлениях, типа залетевшего в комнату воробья или распустившегося на окне кактуса. Обвинял врачей в бездарности. Не мог понять, как они не могут найти лечение для такой мелочи, как болезнь сердца. В 67 еще рано умирать, особенно по сегодняшним меркам.

А позади было нищее детство сына сапожника, непризнание таланта сильными мира сего, а затем вдруг оглушительная слава, когда толпа выстраивалась в очередь, чтобы взглянуть одним глазком и попытаться разгадать чудо света на холсте. Именно он, Куинджи, разбил в пух и прах убеждение, что художник должен быть нищим, удачно вложив деньги в недвижимость и разбогатев. А потом он вдруг уходит в почти затворничество, перестает выставляться. Впрочем, в то время и поступок Перельмана не вызвал бы ажиотажа. Другие времена, другие нравы.

 http://kuinje.ru//kuinji_photo/kuinji1.php

Утрилло М. Церковь Сен-Жерве в Париже. 1910
http://emsu.ru/um/pict/utrillo/utrillo.HTM

В 1910 (25 апреля ст. ст.) я вышла замуж за Н. С. Гумилева, и мы поехали на месяц в Париж. Прокладка новых бульваров по живому телу Парижа (которую описал Золя) была еще не совсем закончена (бульвар Raspail)… Женщины с переменным успехом пытались носить то штаны (jupes-cullottes), то почти пеленали ноги (jupes-entravees).

Стихи были в полном запустении, и их покупали только из-за виньеток более или менее известных художников. Я уже тогда понимала, что парижская живопись съела французскую поэзию.

 (А. Ахматова)

http://achmatova.velchel.ru/index.php?cnt=3

Синий вечер. Ветры кротко стихли,
Яркий свет зовет меня домой.
Я гадаю: кто там? - не жених ли,
Не жених ли это мой?

На террасе силуэт знакомый,
Еле слышен тихий разговор.
О, такой пленительной истомы
Я не знала до сих пор.

 Тополя тревожно прошуршали,
Нежные их посетили сны,
Небо цвета вороненой стали,
Звезды матово-бледны.

 Я несу букет левкоев белых.
Для того в них тайный скрыт огонь,
Кто, беря цветы из рук несмелых,
Тронет теплую ладонь.

Хорошо, что в этом мире
Есть магические ночи,
Мерный скрип высоких сосен,
Запах тмина и ромашки
              И луна.

 Хорошо, что в этом мире
Есть еще причуды сердца,
Что царевна, хоть не любит,
Позволяет прямо в губы
              Целовать.

Хорошо, что, словно крылья
На серебряной дорожке,
Распластался тонкой тенью,
И колышется, и никнет
           Черный бант.

 Хорошо с улыбкой думать,
Что царевна (хоть не любит!)
Не забудет ночи лунной,
Ни меня, ни поцелуев -
             Никогда!

В. Ходасевич

У Спаса у Евфимия
Звонят в колокола.
Причастен светлой схиме я,
Когда весна пришла.
Сквозь зелени веселые
Луга видны давно,
Смотрю на лес и села я
Чрез узкое окно.
Минуло время страдное,
И в путь пора, пора!
Звучит мне весть отрадная
От ночи до утра.
Престали быть мы сирыми,
Опять Христос меж нас, -
Победными стихирами
Гремит воскресный глас.

…

Скрещу я руки радостно,
Взгляну на вешний лес
И благостно и сладостно
Скажу: "Христос Воскрес!"

М. Кузмин

Неумолимые слова...
Окаменела Иудея,
И, с каждым мигом тяжелея,
Его поникла голова.

 Стояли воины кругом
На страже стынущего тела;
Как венчик, голова висела
На стебле тонком и чужом.

 И царствовал, и никнул Он,
Как лилия в родимый омут,
И глубина, где стебли тонут,
Торжествовала свой закон.

Осип Мандельштам

Константин Сомов. Портрет М.А.Кузмина. 1909

«Русский элемент открылся мне очень поздно, а потому с некоторым фанатизмом, к которому я мало склонен. Да и пришел-то он ко мне каким-то окольным путем, через Грецию, Восток и гомосексуализм. Как человека прежде всего пластического, меня привлекли прежде всего искусства, быт; богомоления и костюм. Тут было немало маскарада и [эсте]тизма, особенно если принять во внимание мой совершенно западный комплекс пристрастий и вкусов. То, что это открыло, привлекало меня, пожалуй, даже больше, чем те мостики, которыми все это построение могло еще существовать. Переход этот повторялся, ослабевая, несколько раз. Последний раз совпадал с моим выступлением в литературе и в литературном обществе. Мой вид. Небольшая выдающаяся борода, стриженые под скобку волосы, красные сапоги с серебряными подковами, парчевые рубашки, армяки из тонкого сукна в соединении с духами (от меня пахло, как от плащаницы), румянами, подведенными глазами, обилие колец с камнями, мои "Александрийские песни", музыка и вкусы -- должны были производить ошарашивающее впечатление. Портрет Сомова-- уже позднейший, компромиссный, обинтеллигенченный период.( ... )

Не ной… Толпа тебя, как сводня,

К успеху жирному толкнет,

И в пасть расчетливых тенет

Ты залучишь свое «сегодня».

Но знай одно — успех не шутка:

Сейчас же предъявляет счет.

Не заплатил — как проститутка,

Не доночует и уйдет.

http://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/8/87/Vera_Komissarzhevskaya_on_postcard_before_1910.jpg

Хорошо писателю – его идеи живы, пока их разделяют читатели, пусть даже через века. Его чувства свежи, пока они вызывают у нас ответные эмоции. Хорошо поэтам – они живы, покуда жив язык, на котором они творили. Хорошо ученым, кроме Эдисона (его изобретение присвоил Ильич)

Плохо театральным актерам прошлого. Говорят, Вера Комиссаржевская была гениальной актрисой, да как это проверить? Приходится верить на слово.

Однажды Вера Фёдоровна Комиссаржевская, Владимир Николаевич Давыдов и Николай Николаевич Ходотов репетировали у нас на квартире пьесу «Вечная любовь» Фабера, а Сергей Васильевич как раз в то время жил у нас.

Репетиция шла в гостиной. Рахманинов деликатно собрался уходить, чтобы не мешать артистам работать, но его попросили остаться. Тогда он, забрав меня с собой, скромно примостился в уголке гостиной.

Содержания репетируемой пьесы я уже не помню; помню только, что Давыдов играл старого скрипача, Вера Фёдоровна — его любимую ученицу, Николай Николаевич Ходотов — тоже скрипача и тоже ученика Давыдова; и вечная любовь к искусству боролась с вечной любовью в жизни.

Играли они замечательно. Это был первый раз, что я видела Комиссаржевскую за работой. Я тогда была маленькая и подробно передать впечатление от её игры не могу; но мне запомнился её облик: брызжущее веселье, что-то необычайно мягкое и тёплое. И глаза!.. Таких глаз я не видела ни у кого и никогда — тёмные, умные, грустные и всегда встревоженные, несмотря на радость. Как будто всю свою жизнь она подсознательно знала о том ужасном конце, который был ей уготован.

http://www.senar.ru/memoirs/Pribytkova/

В феврале в Ташкенте - почти весна. Будучи на гастролях, Комиссаржевская решила воспользоваться случаем, посетить местные достопримечательности, наслаждаясь теплом и  восточной экзотикой, скупала всякую дребедень на базарах, пробовала кулинарные изыски. Если бы она знала, что ее там подстерегает.

10 февраля 1910 года в возрасте сорока пяти лет Вера Федоровна умерла от черной оспы.