Даны мне были и голос любый,
     И восхитительный выгиб лба.
     Судьба меня целовала в губы,
     Учила первенствовать Судьба.

     Устам платила я щедрой данью,
     Я розы сыпала на гроба...
     Но на бегу меня тяжкой дланью
     Схватила за волосы Судьба!
(Марина Цветаева)

Так раненого журавля
Зовут другие: курлы, курлы! —
Когда осенние поля
И рыхлы, и теплы...

И я, больная, слышу зов,
Шум крыльев золотых
Из плотных, низких облаков
И зарослей густых:

«Пора лететь, пора лететь
Над полем и рекой.
Ведь ты уже не можешь петь
И слезы со щеки стереть
Ослабнувшей рукой».

(А. Ахматова)

Февраль 1915

Легкомыслие! — Милый грех,

Милый спутник и враг мой милый!

Ты в глаза мои вбрызнул смех,

Ты мазурку мне вбрызнул в жилы.



Научил не хранить кольца, —

С кем бы жизнь меня ни венчала!

Начинать наугад с конца,

И кончать еще до начала.



Быть, как стебель, и быть, как сталь,

В жизни, где мы так мало можем...

— Шоколадом лечить печаль

И смеяться в лицо прохожим!



3 марта 1915

Дорогие товарищи! В связи с девяносто седьмой годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции и актуализацией старых песен о главном прошу вас, ветераны жизни, которые такие же как я, только умные, разъяснить мне значение некоторых священных строк, до боли знакомых каждому советскому пионеру. С детства тревожат они меня своей замысловатой неразгаданностью, манят и пугают, приводя в восторг и смущение. Вот это, например.

Неба утреннего стяг...

В жизни важен первый шаг.

Слышишь: реют над страною

Ветры яростных атак!

Как соотносятся первая и вторая строчки? Соотносятся ли они вообще, или автор тупо “рыбу” оставил? Нет, неба стяг я понимаю, красное, значит, а первый шаг причем? Куда? Реющие ветры представить себе с трудом могу, но ветры атак - это как так?

И вновь продолжается бой,

И сердцу тревожно в груди.

И Ленин - такой молодой,

И юный Октябрь впереди!

Дальше - больше. Бой продолжается вновь. Если продолжается, то почему вновь? А если вновь, почему не начинается? О каких боях идет речь в семьдесят четвертом году, за пять лет до Афгана? Тут не только сердце в груди растревожится, но и печенка с селезенкой сдисфункционируют.

Ленин. В 1917-м ему сорок семь стукнуло. Какой такой молодой? Такой какой? И почему он позади Октября, юного к тому же? На этой строчке мой детский мозг отказывался работать и готов был расплавиться. Октябрь - это месяц, нет? Или это кличка одного из ленинских подельников? Тогда почему мы о нем ничего не знаем? Моя тетя, будучи в то героическое время уже взрослой девицей, выступавшей, как Бурлакова Фрося, во всех мыслимых и немыслимых самодеятельных концертах, пела “юный Спартак впереди”. Так ей казалось логичнее, как-то у нее в голове это все прекрасно укладывалось. Тут - восстание Спартака, там - Ленин… молодой. Надо отдать ей должное, она и в современность прекрасно вписывается: Крымом гордится, хохлов ругает, Путина хвалит, мечтает, чтобы дочка ее, моя родная двоюродная сестра, в Париже осталась жить навсегда.

Вы, конечно, можете посмеяться над мелочностью и ничтожеством моих раздумий и тревог, а мне не до смеха. Как раньше тупенькая девочка чувствовала себя чужеродным элементом среди монолитного позитива пионерской дружины имени Павлика Морозова, так и сейчас, земную жизнь пройдя до половины и заблудившись в сумрачном лесу, стоит она, одинокая, жизнью битая и ничему не наученная, кругом себя взирает, вздыхает глубоко и растерянно.

Ну что, Миша, готовься, завтра ты огребешь по полной. Держись за крышку гроба обеими руками. Уже слюнявят троечники химический карандаш своего оценочного суждения. Отольются тебе их горькие слезы, пролитые над так и не выученными тучками золотыми и жемчужными, которые потруднее ласточки с весною будут. Не защитит тебя ни слог твой волшебный, ни слава всенародная, интернетом зафиксированная. У них самих интернеты найдутся с фактами и фактиками из твоей биографии, свидетелями подтвержденные,   швондерами двухсотлетней выдержки.

“Потому что Пушкин - наше все, а ты, Миша - наше … ну не то, чтобы совсем ничего, но ничего особенного. Так себе поэтишка, ниже среднего. Подумаешь, про парус написал. Мы бы и сами так могли написать, просто не хотим. Кто ты такой вообще? Какая твоя настоящая фамилия? Лермонт? Лермонтович? И это ты Россию, мать твою, немытой обзывал? Ах ты, морда твоя жидошотландская.”

Нет, нет, так откровенны они не будут, конечно, интеллигентные же люди. Намекнут только  на пару грязненьких анекдотцев, зададут пару вопросиков. А был ли покойный высоконравственным человеком, патриотом и христианином? Любил ли он начальство, как самого себя, то есть всеми силами души своей? И чем это ему голубые мундиры не угодили, они же и тогда возглавляли борьбу с коррупцией. А чечен у него почему злой?  Всем известно, какие добрые и ласковые чечены ползали по брегам отлогим двести лет назад, да и сейчас мало что изменилось.

Расследование будут проводить: кто да как тебя застрелил, может сам ты и виноват, и туда тебе и дорога.

Пусть их.

А мы, Миша, выпьем, тебя поминая, и про темный дуб споем.